Я писатель, или Почему?
Писатель, как известно, не работает, а делает что-то бесконечно более важное. Что это важное — я затрудняюсь сказать. Ну то есть, конечно, когда мы говорим о писателе, живущем в России, мы всегда подразумеваем, что сама его жизнь — это такой роман аскезы. Но аскеза — это вовсе не жизнь в пещере и исполнение трудных обетов, хотя, конечно, в известном смысле постоянное фоновое состояние страдания или несчастья — необходимая компонента духовного развития русского писателя. И в этом смысле я, конечно, недописатель, такой, знаете, беззаботный, вполне себе счастливый литературный трутень, паразитирующий на выдуманных в моей же голове героях. Помню фразу ректора Литинститута, с серьёзным лицом попросившего нас, первокурсников:
«Если можете не писать — не пишите. Пожалуйста.»
Это главное напутствие было дано с единственным желанием оградить мир от халтурщиков. Но смешно представить, что, скажем, пятьдесят из семидесяти человек вдруг встали и ушли из актового зала, забрали документы и забыли навсегда дорогу в альма-матер, а оставшиеся двадцать — ну те, что ни дня без строчки! — всё равно начали лабать жуткую халтурку, дрянь. В этом есть какое-то нездоровое пассионарное бесстрашие. А мне писать хотелось ужас как — до боли. Ни чем не подкреплённая абсолютированная нерациональность. В нашем мире, где бескорыстные ориентиры в известной степени мифологема, персонажи вроде этих двадцати обескровлены — чтобы выжить, им нужна альтернатива. Вот эта вот альтернатива, уж простите за патетику, сакраментальная правда про Слово и собственно ответ на вопрос «Почему?» Что-то неуловимое, едва уловимое произошло в природе вселенной и моей природе: поменялся состав крови, изменилась связь нейронов, я не знаю, но вдруг — и это стало так отчётливо и ясно для меня — всё вокруг задышало такой страстью и такой обречённостью одновременно. Мир вместил простую истину, которую не мог до этого принять: ничто так идеально не помогает солгать, как слово. Может, поэтому Россия словоцентрична, и её словоцентризм имеет компенсаторную силу. Вроде того, что у нас всё не очень хорошо, зато у нас есть Слово. Мировозрение, построенное на Словах — это такая иллюзия свободы, легальный наркотик в сверхмалых дозах. Им мы наполняем свои лёгкие, он пульсирует в венах, проникает в мозг. Но само по себе Слово не имеет силы. Сила в тех, кто его пишет, кто читает, произносит. Слова способны разоблачать Слова. Когда писатель, даже если он немного «НЕДО», не для Слова, не для творчества, то это как война без ценностей. Такая война не только беспощадна, но и бессмысленна — обессмысливаются все её жертвы. Так что веду священную войну, и стараюсь сильно не задумываться о первоистоках. Если Земля вертится, звёзды зажигаются, а человек пишет, значит это кому-то нужно…